Философская проза: Так сказал Заратустра  
Вернуться
Комментарии

Философская проза жизни



 

Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю.

Евангелие от Матфея

Так говорил однажды мне дьявол:

«Даже у Бога есть свой ад — это любовь его к людям».

Фридрих Ницше. Так говорит Заратустра

 

1

 

Велимир ворвался в сознание Тыковки, словно десантник-парашютист, прибывший с неба для захвата вражеской территории. Девушка сидела на скамье посреди сквера, обожаемого ею во все времена года. Вокруг высокие — головой до неба — клёны, весной ярко-зелёные, по осени пламенеющие. Дикие яблоньки — в цвету розовая и белые. В укромном уголке необыкновенной пышности куст сирени, распустится — не наглядишься!.. Даже унылые зимние сумерки представали здесь завораживающей мистической сценой. Чудилось, будто колдунья Серость стёрла летние краски не из вредности, а чтобы обнажить напоказ изнанку многообразности: вот же она, художественная основа, — чёрно-белые стволы-веретёна, на которые вечность мотает пряжу сиюминутного.

В свидетельстве о рождении Тыковки значилось имя Айшат, а сквер был её святилищем, самой природой предназначенным очищать путаные мысли от наносной суеты. Айшат заглядывала сюда почти каждый день после занятий, чтобы помочь «я» домашнему высвободиться из-под скорлупы учащейся педагогического колледжа. Паломничество было приятным целительным церемониалом — наверное, так расправляла грудь, снимая с плеч лягушачью кожу, сказочная Василиса Прекрасная. 

В вечер, когда материализовался Велимир, деревья шелестели недавно проклюнувшейся листвой, а яблони и сирень набухали почками. И вместе с ними зрело, полнилось соками совсем уже близкое будущее: в колледже перестали наконец пугать выпускными экзаменами и деловито объяснили, как их сдавать. Через два месяца однокурсники превратятся в ватагу специалистов с дипломами. Потом каждый отправится собственным путём…

Глядя на носившуюся вокруг ребятню, Айшат грезила о предстоящем учительстве: когда она, красноречивая и мудрая, станет любимицей и непререкаемым авторитетом класса. Интересно, где ей выпадет преподавать? Только бы не в семнадцатой школе: Тыковка проходила в ней практику, и тамошние сорванцы не слушались, прыгали по партам, кричали глупости. Не позволяли себя воспитывать…

— Ну как сегодня дела? — спросил незнакомый голос. — Ты нимфа — защитница городской рощи?

Айшат повернула голову и обомлела: с противоположного конца скамьи на неё глядел чужак, она и не заметила, откуда он появился. Под расстегнутым чёрным пальто — болотного цвета пиджак, кремовая рубашка и бежевый с золотистым отливом галстук. Солидный мужчина, по виду лет тридцать пять — сорок: с позиции её двадцати — непростительно много. Рука перестарка лежала на внушительном кожаном портфеле, подобающем разве что начальнику или богачу. Как в скромном скверике могла возникнуть такая важная персона?

— Чего жмешься? Не местная, что ли? — насмешливо продолжил приставала. — Не кусаюсь я! Видишь, клыков нет, слюна не капает... — и он широко улыбнулся, показав ровные зубы.

— Местная, — ответила Айшат, краснея.                                                

— Уверена?.. В наших краях девицы бойкие — в карман за словом не лезут!..

Небрежная, чуть презрительная интонация незнакомца разбудила в душе девушки пугливую Айю, давно канувшую в лету и забытую. Но что-то от горького детства осталось в крови заразой — голова непроизвольно втянулась в плечи. 

— Работаешь? — задав очередной вопрос, чужак придвинул к себе Тыковкин ранец. Расстегнул, достал тетради и начал внимательно изучать — ах, как хотелось ей отобрать своё, но она не смела. — Хороший почерк… Ба! Да ты у нас будущая училка!.. Ну, даешь!... — он захохотал. — Нынешние поросята сделают из тебя гамбургер, Аэлита! — и, отсмеявшись, произнес подчёркнуто серьезно: — Помогаю желающим раскрепоститься.

— …

— Не веришь?.. Я современный мудрец Заратустра. Никогда о таком не слыхала?

Айшат оторвалась от созерцания асфальта и снова упёрлась взглядом в золотистый галстук: современные мудрецы одеваются в бутиках?

— Так и знал — не слыхала! И кого только готовит наша хвалёная система образования!.. Не объясняли тебе, умница, что человек — это канат над пропастью между животным и сверхчеловеком?

Канат над пропастью?.. Воображение нарисовало длиннющего тощего субъекта. Ступнями он цеплялся за голову обремененной сумкой кенгуру, а ладонями — за пояс великана, борода которого застила солнце чёрными космами туч. Тело человекоканата ходило ходуном, потому что между двумя его живыми опорами зиял бездонный провал, куда  бедняга боялся свалиться.

— Над глубокой-глубокой пропастью… — сказала она потрясенно.

Заратустра кивнул и, таинственно понизив голос, продолжил:

— В миру зовусь я Велимиром, а ты, дитя… Не говори, сам догадаюсь — на то и мудрец!.. Шарам, барам, ууум… Достаем из кармана имя… Вот оно… Ай… ша… точ… ка!..

Не может быть! Неужели он сам догадался?!. В космах бороды умозрительного великана прорисовался пиратский череп со скрещенными костями, в воздухе запахло грозой. Заратустра заметил её испуг, скорчил забавную гримасу и ткнул пальцем в ранец — информация, мол, оттуда. И тогда до неё дошла истинная цель его беспардонного копания в тетрадях. С сердца словно валун свалился, борода на глазах порыжела, сделалась похожей на пушистый лисий хвост…

Через минуту, дивясь себе, Тыковка прыснула в ответ на шуточную Велимирову самопрезентацию:

— Извольте жаловать — неуловимый киллер. По желанию заказчика убиваю смехом. Контрольный выстрел производится анекдотом про Вовочку…

Откуда у чужака эта внезапная власть над нею? Пожелал — за десять минут стал приятелем.

 

2

 

Иногда так случается. Открылись новые возможности. Требуется, поднапрягшись, прорваться к желанному будущему, но… скованная прошлым, ты тормозишь, помимо воли противодействуешь движению.

После необычайного знакомства в сквере Айшат овладело беспокойство. До того казалось: стоит обрести диплом, и она обязательно станет хорошей учительницей. Насмешки Велимира опустили на землю — одного старания мало. Заратустра прав: детьми необходимо управлять, а как это делать, не чувствуя себя вправе распоряжаться чужими жизнями?.. Чем усерднее Тыковка пыталась избавиться от обречённости не к добру вернувшейся Айи, тем глубже погружалась в её тягостный мир.

… Сколько девочка себя помнила, они с мамой существовали на оптовом рынке. Павильоны, в которых её Гуля продавала сладости, то и дело менялись, однако конфеты в роскошных коробках повсюду запрещалось не только пробовать, но и трогать. Ночевали неуютно, на теснящих друг друга койках, в ругани со сварливыми соседками справа и слева... Но и эта крыша над головой стоила денег, не бесплатной была и еда. Поэтому мама-любушка с утра до вечера работала, а маленькая Айя растворялась в ее тени, превращаясь в невидимку.

Жить, не таясь, позволительно было лишь в нечастые Гулины выходные, которые они проводили наедине, тесным семейным союзом. Просыпались поздно, когда соседки уже разошлись, и, нежась под одеялом, обсуждали планы на день. Потом не спеша купались, намыливая друг другу спины. Сияющая чистотой любушка варила суп — Айя помогала ей чистить и мыть овощи, подавала нарезку и принимала опустошённую досочку обратно. После готовки ели горячее.

— Ну что, котёнок сыт? — спрашивала мама.

— Живот толстый, как у бегемота! — отзывалась дочь, задирая майку повыше.

Любушка довольно цокала языком, и они в полном взаимопонимании завершали дела: дочищали, достирывали, зашивали и гладили… К вечеру собирались соседки, в жилище становилось тесно и шумно, и, чтобы продлить выходной, дуэт отправлялся в кино. Отстояв за билетами, заходили в полутёмный зал, устраивались и расслаблялись. Девочка, затаив дыхание, смотрела очередной фильм, а мама вскоре засыпала. Когда включался свет, приходилось её будить.

Эх, если бы кусочки вольного счастья выпадали им не так редко! Айя не чувствовала бы себя обузой, неподъемным ярмом на шее любушки. Хозяева предпочитают одиноких — это она усвоила раньше, чем начала говорить. Гулю с трудом брали в павильоны, ещё труднее было удержаться на рабочем месте... Сидя под прилавком у маминых ног, Айя дни напролёт думала, как облегчить ей жизнь. Двигалась по-мышьи тихо. Дремала, прикорнув на старом тряпье. Бесшумно теребила лохмотья упаковок. Строила замки из жестяных банок — невысокие, чтобы не рассыпались. Над головой безгласной мечтательницы, наподобие облаков в небе, проплывали короткие и длинные обрывки фраз — ни о чем ей не говорившие и одновременно повествовавшие обо всем на свете…

Однажды Айе представилось, что по примеру героев любимого фильма они с любушкой путешествуют по земле. Только путь их лежит не из города в город, а по сквозному туннелю — череде однотипных палаток с товарами. Туннель этот — в то же время и поезд, празднично разукрашенный, нарядный, но скрывающий под щегольской опушкой из ценников больно ранящие лезвия враждебности. Да и разнообразие этикеток призвано не помогать покупателю, а путать, потому что везёт состав одно-единственное изделие — чёрствый и пресный каравай неприкаянности, стылый и совершенно невкусный.

Разглядев фантазию в подробностях и по-своему истолковав значение каждой детали, Айя решила освободить от себя маму — потеряться как бы случайно: ведь любящий должен жертвовать ради пользы любимого. Несколько месяцев она обдумывала побег, прикидывая, чего бы захватить в дорогу — погибнуть не входило в её планы — и как утащить нужное незаметно...

Вызывающие шуточки Велимира, растеребив чуть зажившую рану, с головой погрузили в прошлое, и Тыковка с ужасом поняла, чем, оказывается, в те кризисные дни рисковала. В детстве у неё совершенно не работал инстинкт самосохранения. Полное отчаяние или непонимание последствий было тому причиной?.. Чудо, что обошлось без трагедии! Накануне совершения ею, девочкой, самоубийственного поступка он утратил смысл и потому отменился. Кто-то незримый переписал судьбу, проложив семейному поезду более пологую колею...

Очевидность стороннего вмешательства в свою жизнь Айшат осознала, сидя над листом с экзаменационными вопросами. Снизошедшее озарение ослепило — текст рассыпался непонятными иероглифами. Но ещё раньше её ошеломило простое сравнение: в детстве она была намного слабее и зависимее, чем сейчас, а решения принимала не в пример легче. Можно предположить, что тогда её вёл Всевышний, но если она и вправду канат над пропастью, то душу удержали от падения сверхчеловек и кенгуру…

 

3

 

Существование Айшат с младенчества текло по двум внешне не связанным руслам — дневному и ночному. Стоило девушке лечь в постель и закрыть глаза, как, разительно изменившись в характере, она обретала свободу. Забыв о дневной мелочёвке, воспаряла над собой. С царственной неторопливостью орлицы обозревала с высот необъятные просторы поднебесья. Вязь светлых и чистых красок ласкала взор узорчатостью, нежной бархатистостью. Словно солнышко улыбалось ей сквозь тончайшую кисею, тёплым вниманием своим побуждая сиять в ответ…

Сны служили Тыковке спасательным кругом, в самые тёмные времена помогавшим сохранять надежду, что завтра всё сложится удачнее, чем сегодня. После очередной неприятности она не плакала, а, прикорнув в уголке, впадала в дрёму. После минутной отключки возвращалась бодрой, вновь готовой верить в свою судьбу.

После знакомства с Велимиром тревога проникла и в эту тайную часть её жизни, осквернив беззаботность заповедного убежища. Сны стали непривычно тяжёлыми. Цвета потускнели, приобрели металлический отлив. Парить над собой больше не получалось — от просторного неба девушку отделяла давящая глыба потолка. И ходить по земле стало почти невозможно — почва под ногами превратилось в топкое болото, ступни вязли и отказывались подчиняться. Иногда, неловко шагнув, Айшат проваливалась по колено, а то и вовсе по пояс.

Тыковка нервничала, металась во сне, сбивая простыни во влажный ком. Силилась освободить хоть краешек небесного свода, вернуть прежнее блаженное состояние… Бесполезно. Чтобы восстановить внутреннее равновесие, теперь приходилось просыпаться и утишать испуганно трепыхавшееся сердце придуманной в детстве песенкой бесстрашия.

«А если в топи утонет ребёнок? — пришло как-то на ум во время этого беззвучного концерта. — Разве буду я в силах ему помочь? А ещё хочу называться учительницей! Нет, отступать некуда — с кенгуру и сверхчеловеком придётся разбираться, пока до конца не пойму».

В середине следующей недели она сумела-таки вырвать из трясины ноги и подпрыгнула под потолок. И тут Айшат узрела себя монеткой, которую Всевышний опустил в прорезь гигантского игрового автомата. Душа катилась по желобу, потом застряла в зазоре между зубьями, замкнув одну из цепей вселенского механизма. После болотистого подземелья здесь было совсем не страшно — скорее, возбуждающе стрёмно. Тяжесть внешнего давления сменило сумасшедшее верчение чувств.

Настроение Тыковки ежесекундно менялось. Невозможно было понять, почему так происходит. Будто волшебная палочка своевольничает в неумелых руках, и получается не колдовство, а сущая свистопляска. Точно-точно! Её пытаются превратить… во что? Айшат вслушалась в свою глубину и почувствовала незримое присутствие…

Вслед за каждым радостным порывом или выплаканной слезинкой свершался ответный ход. Что-то, не сопоставимое с девушкой ни размерами, ни силой, сосредоточилось на ней — создании мелком до ничтожности — и отзывалось на колебания ее чувств, стирало и заново переписывало судьбу. Неведомый соперник, а может быть, друг — трудно определить, кто именно, — проверял ее волю на прочность, вовлекая в затейливые догонялки с неровным, рваным ритмом. Подталкивал под локоть, принуждая реагировать, и внимательно наблюдал — впишется она в вираж или будет отброшена, вытерпит или сорвет ограничители...

— Покажись, сверхчеловек! — молила Тыковка, но, кроме ставшего привычным бугристого потолка, не могла над собой ничего разглядеть.

 

4

 

Второе явление Велимира в сквере, как и первое, стало для Айшат сюрпризом. Дни накануне выдались утомительные: мама убедила её, что после сдачи выпускных вакансии учителя младших классов уже не сыскать — расхватают. Поэтому девушка обходила окрестные школы, собирая впрок неопределённые посулы и категоричные отказы. Сотрясалась, уплывала из-под ног надёжная твердь школярства, ноги лизал, заставляя ёжиться, студёный океан по имени взрослость.  

Увлекшись наблюдением за забавной суетливой птахой, Тыковка и внимания не обратила на поджарого сутулого прохожего в джинсах и спортивной куртке. Конечно, Заратустра не был забыт — разве такое возможно? — но лавина  ежедневных, да и еженощных впечатлений надёжно погребла под собой перлы его философии. И узнать Тыковка могла бы солидного джентльмена, а не босяка с выпендрёжными дырами на белесых штанинах.

— Я пресытился мудростью, как пчела, собравшая слишком много мёду! — возгласил Велимир, подойдя вплотную и дотронувшись до её предплечья. — Мне нужны руки, простёртые ко мне!

От нежданного прикосновения она вздрогнула, упёрлась взглядом ему прямо в лицо и... остолбенела. Этот узкий лик полумесяца был отлично знаком ей: колкий насмешливый взгляд, острый подбородок, удлинённая линия губ… На неё охотилась лесная эльфийская царица из фильма «Властелин колец». Мужчина с внешностью Галадриэли — невероятно!

— Элие… — с благоговением прошептала Тыковка. — Ваниа…

— Что? — не понял Велимир.

— Вы не знаете эльфийского? — удивилась она.

— Ты из чокнутых толкиенистов? — ухмыльнулся он. — Играешь в сказочки, младенческая душа?

Айшат силилась рассердиться и закричать, что «Властелин» только с виду сказка, а по смыслу правдивей правдивого, но её словно плитой придавило: голова снова втянулась в плечи, глаза вперились в асфальт. Похожесть Заратустры на Галадриэль была важным знаком, который требовал толкования. До сегодняшнего дня ей был дан лишь один подобный, и получила она его в далёком детстве. То первое знамение недвусмысленно сулило добрый исход, тогда как сегодняшнее предупреждало, скорее всего, об опасности: Галадриэль обитает на границе добра и зла, искушает и искушается. Мысли метались, не находя опоры…

Кавалер галантно предложил даме руку и повёл её вдоль аллеи — мимо осенённых цветением яблонек и сирени. Он говорил, девушка внимала. Бурлящий поток диковинных ярких идей уносил её от самой себя, заставляя сомневаться в очевидных истинах. Бог мёртв, утверждал Велимир, он всего лишь человеческое творение и человеческое безумство. Люди слишком несовершенны, чтобы на них западать, и остается лишь одна святая страсть, которой не следует стыдиться, — это страсть к сверхчеловеку, венцу всего и единственной достойной цели...

О возможной смерти Всевышнего она решила подумать потом на досуге — вопрос слишком серьёзен, чтобы вникать в него и одновременно слушать Заратустру. Но почему нельзя западать на человека? Тыковка любит семью, подруг, и ей это в радость. Айей она переболела индийским фильмом «Сангам», вернее, заразилась у его героев прекрасной жертвенностью. От любви пьянеешь и воспаряешь к небесам — по большому счёту всё равно, на кого направлено чувство. Оно — удовольствие для того, кто его испытывает.

— Тебе хотелось бы раскрепоститься? — наступал между тем Велимир, теребя её за воротник. — Ты зажата в несуразного карлика… и не пытайся отрицать! Отбрось смущение, откройся духу!

— Как раскрепоститься? — решилась она наконец спросить. — Стараюсь, но ничего не выходит.

Велимир торжествующе улыбнулся, будто ждал именно этого откровенного признания, и рассказал, что у духа есть ступени, по которым она сможет подняться.

— Ты сейчас находишься на первой. Символ её — выносливость. Подобно навьюченному верблюду, бредёшь ты через свою пустыню, неся жизнь, как тяжкий груз. Так ведь?

— Не знаю.

— Конечно, так! Немного подумаешь и согласишься. А пока послушай, что обычно за этим следует. Из верблюда ты вызреешь во льва и станешь царствовать. Но сначала победишь дракона по имени «Ты должен» и утвердишь над своей крепостью знамя с девизом «Я хочу»… Есть и более высокая ступень, когда преодолён сам дух тяжести и внутри осталось одно веселье. Но она крута даже для меня, поэтому на сегодня разговор о ней мы отложим. Сейчас тебе важно усвоить главное: не обернувшись львом, ты никогда не станешь успешной. Твоя мечта не исполнится. Понимаешь?.. Льва из тебя вытащу я! Усекла, младенческая душа?

 

5

 

«Разве мудрецы-супермены выгуливают девушек в сквере? — мысли о Заратустре стали теперь неотвязными. — Откуда у Велимира время на глупости, когда люди вокруг полны ужаса и ждут конца света? Ему мир нужно спасать, а он… Хотя в фильмах, где герои совершают подвиг для человечества, они и отдельным людям идут на выручку. Возможно, Заратустра искал, кого вывести на правильную дорогу первым, и случайно набрёл на меня…»

Тыковку не слишком убеждал ход собственных рассуждений, но посоветоваться, к сожалению, было не с кем: подруги в который уж раз высмеют, мама запаникует и запрёт дома. А ведь современный мудрец поделился с нею увлекательнейшими откровениями. И слова его — очевидно не розыгрыш: в феерических метафорах Заратустры душа чувствует логику, хотя не может её принять, мечется в растерянности. Будто читает азбуку незнакомого языка…

И девушка опять углубилась в прошлое, ища в нём ключи к разгадке непростого сегодняшнего ребуса.

… Потрясший Айю «Сангам» был фильмом на редкость длинным — любушка успела проснуться и увидеть, как умер благородный Гопал, пожертвовав собой ради дружбы. А до этого жертвовать хотел Сундар, но Гопал опередил его. Оба друга, несомненно, были из породы сверхлюдей и изнемогали под тяжестью повисшего на них народа. И, наверное, падала от усталости бедняжечка кенгуру, на которую человекоканаты опирались ногами, неспособными держаться за землю самостоятельно.

Ой, кенгуру на мысленной картинке выражением лица смахивает на маму!.. Догадалась!.. Жившие прежде нас ближе к животному, чем родившиеся после... Зато следующие за нами ближе к сверхчеловеку! Тощий субъект — не отдельная личность, а многие поколения, перекинутые хлипким висячим мостом между великими вершинами эволюции…

Докрутить навеянный рассказами Велимира образ Тыковка не успела, её вызвали к доске. Наскоро выполнив задание, она вернулась за парту и вновь унеслась рассуждениями к современному мудрецу. «Всевышний не может быть мёртвым!» — убеждала она его. Разве не Всевышний хранит канаты, чтобы они не обрушились вниз под собственным весом?.. И разве не Он посылает заблудившимся знаки?.. Уж в знаках-то никак нельзя сомневаться: на днях ей дано было узреть во плоти Галадриэль, как в далёком девяносто пятом — прозреть в дяде Толе Сундара.

… У Гули тот день выдался лёгким: народу в палатку наведывалось немного, и наверное, из-за этого обманчивого безлюдья Айя беды не ждала. Но случилась…

Посторонний рассматривал товар, двигаясь вдоль полок, и нечаянно заметил торчавшую из-под стула острую коленку. Если честно, в том, что Айю обнаружили, не было ничего удивительного: ей вот-вот должно было стукнуть шесть, и она, как ни старалась, занимала уже слишком много места. Впечатлило девочку другое: гроза над её головой разразилась, но… из тучи не выпало ни одной дождинки. Гость не рассердился, не нажаловался хозяину на опасное несоблюдение санитарных правил.

— Твоя? — спросил он у мамы.

— Моя, — вынуждена была признаться любушка.

— Не с кем оставить?

— Она у меня помощница, — Гуля, как могла, обошла болезненный вопрос.

— Покажись, заяц! — позвал гость, присаживаясь на корточки.

Айя просунула голову между ножками стула и увидела добрую виноватую улыбку на лице, чуточку молодом и чуточку старом — серединка на половинку. И еще печальные глаза под густыми тёмными бровями… «Сундар!— забилось сердце. — Друг! Спаситель!»

— Милашка… — произнёс Сундар голосом, далёким от экранного. — Люблю малышей. Мои сыновья выросли, старший женат. Отец стал не нужен.

Так в их судьбу вошёл дядя Толя. И был он не каким-то там грузчиком или продавцом, а птицей высокого полёта — постоянным выгодным покупателем. Служил экспедитором в крупной фирме, и хозяин его уважал. Айя поверила доброму знаку и отменила намеченный на следующую неделю побег, и в подтверждение, что она права, экспедитор подарил ей в следующий визит куклу в кружевном платье — такой нарядной у девочки ещё не бывало.

А потом новый друг — со временем Айя осознала, что на Сундара он внешне не очень-то и похож, — пригласил маму с дочкой в забегаловку напротив рынка. Купил чебуреков. Разоткровенничался. Оказалось, в больнице с инсультом лежит его тётя. А дядя Толя, хоть и служил в крупном бизнесе, зарабатывал не слишком много и попал в отчаянное положение.

— Тётю после выписки нельзя оставлять одну... — огорченно разводил он руками. — Жена требует отправить в спецучреждение, а квартиру сдать. Спрашиваю Нюру — просится домой... — и тут дядя Толя сделал предложение, ради которого, по всей видимости, и устроил им праздник живота: — Гуля, ты аккуратная и ответственная, и Айя твоя — помощница… Станете за Нюрой присматривать и жить с нею. Долго. Возможно, всегда. Тётя согласна. Ночевать можно на кухонном диване — он раскладной…

— А кормиться? — испуганно замотала головой любушка.

Дяденька успокоил, что есть план. Можно выправить маме документы, и её зарегистрируют в тётиной однушке. Рынок она сменит на круглосуточный магазин по соседству. В перерыв будет успевать проверить, как дома дела. В случае чепе дочь добежит и позовёт на помощь.

— Неужели Айя не сумеет дать старушке таблетку? — убеждал друг. — С тётей ей будет лучше, чем на рынке. Нюра поправится — в школу устроим…

Рот Айи был забит чебуреком, по рукам тёк сок, в глазах стояли слёзы. Способом, похожим на молитву, девочка убеждала маму поскорей согласиться. Сундар не врун. Он удачлив и милостив. Поверь ему, любушка!

Тыковка никогда не узнает, почему мама приняла опасное предложение: услышала ли её безмолвную мольбу, понадеялась ли на авось... А может, подумала: «Ниже рынка не упадём»… На следующий день семейный дуэт перебрался на кухню в незнакомой квартире. Счастливый поворот судьбы, обещанный знаком, воплотился в реальности.

 

6

 

Ночное течение жизни Айшат оставалось запредельно экстремальным. В который уже раз испуганная душа переживала падение и верчение чувств. Словно пристяжная за могучим коренным, влачилась она за неведомым ведущим. Достать взглядом коренного не удавалось, но она ощущала его присутствие впереди. Знала, что противиться головокружительному внутреннему бегу бессмысленно и опасно, — ведущий несопоставим с нею ни размерами, ни яростной силой.

— Чего тебе надо?.. — кричала она коренному. — Куда мы спешим?..

Вовне и внутри неё бушевали бури, рождались и умирали желания, секунды горя сменялись секундами радости, сталкивались в смертельном состязании противоположные чувства, неотделимые друг от друга и интенсивные настолько, что жажда покоя стала превышать страх смерти.

Наконец терпению Айшат пришёл предел, перегретое нутро взбунтовалось, и, собрав остатки воли в кулак, она вымолвила тихо, но твёрдо:

— Хватит!.. Кем бы ты ни был, соперником или другом, не насилуй! Это моя душа — не твоя!..

Затем отвернулась от коренного, до предела натянув сплетённую им связующую нить. Пристяжная встала как вкопанная.

Наверное, голос её был услышан — болтанка кончилась. Нет, не совсем кончилась… буйство стихий продолжалось, но сделалось далёким, точно шум за окном. Теперь от напора неведомого существа Тыковку отделяла стена. Неужели её упрямство сумело перебороть вторжение?..

— Почему… мешаешь?.. — далёкий голос вдруг сорвался, дал петуха. Потонул в неправдоподобно громыхнувшем раскате эха.

— Чему я мешаю?! Да ты просто пробрался в меня и мучаешь! Это нечестно!

Буря прекратилась совсем, осталось лишь слабое потрескивание в ушах, какое бывает при обрыве телефонной связи.

— Тебе… и вправду… больно?.. Наставник… говорил… наша работа… для вас… невидима… — Ашат с трудом вылущивала из какофонии эха обрывки внятных слов и сама складывала из них фразы.

— Ты о чём? — ужаснулась она, поняв значение сказанного. — Какая работа?! Вы с наставником во всех подряд врываетесь, что ли?!

В ответ тишина, только… Неужели там, вдалеке, плачет ребенок? Он в плену у сверхчеловека? Но ведь сверхчеловек должен быть добрым…

— Отпусти малыша! — приказала она как могла более повелительно.

— Какого… ш-ш-рыш- бу-ушм… малыша?

— Я слышу! Он плачет! — не отступала Тыковка.

— Один… бу-ша-мр… я… ш-ш-ш… тут… ш-ш… я не… у-у-у… плачу…                

— Не плачешь? Уверен? Сколько тебе лет?

— ш-у-урм…  Уже… одинна… с-с-с…дцать…

«Что же получается? Я говорю с ребенком-сверхчеловеком? — лихорадочно соображала она. — Он в страшной беде! Какой-то мерзкий наставник учит его вламываться в чужие внутренние миры. Наверное, они крадут у людей радость или таланты… Всё равно что… Наставник губит доверчивое дитя!».

— Эй, как тебя зовут? — спросила она, как ни в чём не бывало.

— ш-ш-с-с… Айшат…

— Как Айшат? Ты — это я?

— Разве… не слышно… я… мужчина?..

— Так мы тёзки?.. В жизни ещё не встречала Айшатов! Думаю, тебе нужна моя помощь. Может, поищем твоих родителей?

Пространство ответило мёртвой тишиной.

Айшат повременила немного и спросила с надеждой:

— А кенгуру меня слышит?

Ещё через время, уверенная, что собеседник её давно покинул, бросила в никуда — просто чтобы освободить душу:

— Сверхчеловек, ты врываешься в сны… наверное, знаешь… Всевышний действительно мёртв, а мы, несмотря на Его гибель, живы? Разве такое возможно? Кто же тогда крепит канаты внутри наших тел?

Вдали весело зазвенели колокольца.

… И снова Айшат проснулась в растерянности.

 

7

 

Об этой встрече они с Велимиром условились заранее. Тыковка ждала приятеля со всё возрастающим беспокойством. Сидя на скамейке, почти не замечала очарования своего райского сквера. Мысли были заняты загадкой Галадриэли: если бы додумалась, в чём состоит обещанное знаком искушение, спросила бы Заратустру, как его обойти. Он мудрец и гораздо ближе неё к сверхчеловеку. Жаль, канат не властен над своей опорою…

Время шло, Велимир опаздывал. Через полтора часа девушка засобиралась домой. Значит, не судьба ей стать настоящей учительницей! Дай-то Бог, чтобы воспитательницей в продлёнку взяли!..

Да ещё эти тревожные ночи! С утра встаёшь более усталой, чем засыпала. Интересно, мальчик Айшат имеет отношение к Велимиру, или она увязла в двух совершенно не связанных между собой историях?..

Вместе с горечью она ощутила вдруг и огромное облегчение: Заратустра поманил и не сдержал слова, значит, знамение уже исполнилось. В первый момент предупреждение об опасности показалось настолько серьёзным, что Айшат готовилась к гораздо худшему, чем обычное, неоднократно пережитое разочарование. Боялась сломаться, обратиться в Горлума, совершить нехотя какое-нибудь непоправимое злодейство. Слава Богу, пронесло!

Тыковка торопливо побежала из сквера. На сердце было теперь так радостно, что, несмотря на спешку, она не удержалась — задрала голову и улыбнулась клёнам. В ответ один помахал ей веткой, другой подмигнул сквозь листву полыхающим зрачком неба.

В конце аллеи она встретила Велимира.

— Паразит — это червь, жиреющий в больных, израненных уголках нашего сердца, — воодушевлённо изрёк он, жестом посылая её обратно. — Искусство паразита в угадывании, чем утомлена душа — горем, недовольством или стыдливостью. В самом незащищенном месте строит червь своё отвратительное гнездо!

Айшат покачала головой и показала на часы: время, мол, на исходе, гуляй без меня. Велимир, словно не понимая её красноречивых телодвижений, продолжал подталкивать девушку назад, в глубину сквера, но после нескольких минут безмолвной борьбы сдался, повернул к улице и даже вызвался проводить её до дома.

По дороге вспомнил почему-то жену, с которой уже три года как разведён, а она звонит ему по любому поводу.

— Скольких паразитов я выносил, а потом отринул!.. Эта дрянная женщина теперь тоскует по мне, а когда жили вместе, грызла и насмехалась. Ни к кому не привязывайся, верблюжонок!.. Бери пример с Заратустры — иди в отшельники, обитающие на горних высотах мира. И будет у тебя отличная компания — орёл и змея. Кроме них, ко мне заглядывают только ученики и ученицы — услада сердца. В ученицах не встречаю я обычного женского зла — они прекрасны…

— Конечно, не встречаете, — согласилась девушка. — Вы мудрец, ученицы для вас, как дети!

Он бросил на неё жёсткий короткий взгляд, не похожий на искусительный, какого можно было бы ждать от Галадриэли, но тут же отвёл глаза и растянул губы в улыбке.

— Подумала о раскрепощении?.. Желаешь стать львицей — хозяйкой жизни?

— У меня не выйдет.

— О том, что у тебя выйдет, судить Заратустре. Верблюжонок,  ты почти достигла правильного состояния души — не сварливая, не жадная, не завистливая. Всего один шаг, и земная природа тебя отпустит. И мне ты нравишься, а в процессе раскрепощения это важно… Погляди, — Велимир расстегнул ветровку и показал рисунок на блузе: змея обвила лапы орла, рвущего её клювом. — Это отношения мужчины и женщины, духа и земли. В битве полов сильнее становятся оба. Мы с тобой умные, а умные силой не пренебрегают.

— Почему орёл и змея дерутся? Разве нельзя по-хорошему?

— Хочешь стать жирной бюргершей с отвислой попой?!. И чтобы муж ходил к проституткам?.. Айшат, ты случаем не девственница?

— Нет! — ошарашенная пассажем с бюргершей Тыковка не поняла, как проговорилась. Даже мама не знала о её недолгом романе с уходившим в армию одноклассником. Через полгода Стас написал, чтобы не ждала, — не любит.

Заратустра дёрнул её за руку и увлёк в боковой переулок, вскоре перетекший в незнакомый бульвар. Миновав ворота с привратником, они вышли на небольшую уютную площадь с клумбой в центре и множеством припаркованных лимузинов вокруг.

— Мой офис! — с гордостью произнёс приятель, показав на трёхэтажное здание, украшенное старинной лепниной. На единственной входной двери крепилась позолоченная вывеска с длиннющим названием.— В холле тоже охрана, без пропуска не пройдёшь. Но я проведу. В следующую пятницу.

Тыковка завертела головой, оглядывая окружающую территорию.  Обращённые фасадами к клумбе жилые дома поражали глаз нестандартностью архитектуры, в них и намёка не было на серую повседневность. Праздничная беспечальная жизнь!..

Но особенно хороша была сама клумба. Усеянная анютиными глазками с лиловыми и жёлтыми лепестками, она походила на собрание изысканных и капризных феечек, напуганных мужланами-автомобилями.

Современный мудрец заметил знакомого и со словами: «Дальше сама. В пятницу жди у ворот. В обычное время — как штык!» её покинул. Ни тени сомнения, что Айшат придёт. Повинуясь ли властному приказу или собственному желанию раскрепоститься, какая разница?

Страх обжигал сердце Тыковки, но… искушение придётся пройти до конца. «Давши слово, держись!» — говорит мама. Она слово дала… по крайней мере, не отказалась… Или всё-таки разочаровать супермена? Но тогда и не узнаешь, что было суждено пережить. Какая важная весть содержалась в полученном знаке. Правильным было её предчувствие или оно-то и есть искушение: насочиняла глупостей и сама испугалась. Как в детстве с козой рогатой: «Я сама из головы её выдумала… Я её боюсь…».

Нет, встретиться с Заратустрой ещё раз необходимо — нельзя дать страху управлять твоими поступками.

Айшат вышла за ворота и зашагала по бульвару в сторону дома. А это что за дерево у оградки? Вроде не встречала такого… Что, опять тыквенное? Вспомнив старую конфузную историю, подарившую ей прозвище, она засмеялась. 

… На вступительном уроке учительница предложила классу рассказывать о летних впечатлениях. Кто-то описал поездку на море, кто-то — поход в горы, кто-то — вольные дачные игры. А Айя никогда никуда не ездила. Как отнесётся к такому признанию Елена Марковна? Попросила помощи у сидевшей рядом девочки. Та нарисовала ветку с огромными оранжевыми плодами, каких много на побережье у её бабушки. Когда подошла очередь выступать, обманутая размерами плодов Айя похвасталась, что гуляла летом под тыквенным деревом — куда до него апельсиновому!

 

8

 

Вопреки обыкновению, мама ни о чем Тыковку не расспрашивала — опаздывала на день рождения тёти Тани с первого этажа. Убедившись, что дочь ест с аппетитом, приобняла за плечи, напомнила: «Ложись спать вовремя!» и захлопнула за собою дверь.

В конце мая темнеет поздно, но на кухне уже наступили сумерки. Айшат лениво дожевала ужин и, не зажигая света, принялась слоняться по квартире, касаясь стен, мебели, занавесей и безделушек. Иногда она останавливалась у одного из двух окон и наблюдала, как на лавочке посреди двора пьют пиво бомжеватого вида мужики. Её дом был свидетелем множества несбывшихся страхов,  высмеянных и забытых. Воспоминание об их иллюзорности крепило дух.

… Впервые оказавшись здесь, Айя вообразила, будто очутилась в царских покоях: ванна в кафеле — ни следа осыпающейся штукатурки. Высокий белоснежный холодильник с громадной морозилкой, где можно хранить уйму запасов на зиму. Цветной телевизор с пультом на журнальном столике.

О, как боялась она возвращения могущественной хозяйки! Ужас переполнял душу, когда они с любушкой обметали потолок и стены, мыли полы, готовили куриный бульон, полезный для выздоровления. Вдруг труд их будет отвергнут, а сами они изгнаны?..

Ещё через день девочка пугалась тёти Нюриных гримас — того, как старушка морщила нос, раздувала ноздри или широко разевала беззубый рот. Дальше больше: на следующей неделе в квартиру ворвалась жена дяди Толи, и паника беспомощности напрочь снесла Айину волю, убила зарождавшуюся в душе надежду. Брызжущая слюной фурия разбрасывала вещи и гнала любушку на улицу. Больная тётя Нюра ковыляла за ней, мыча и плача. Слёзы сроднили Айю с хозяйкой царских покоев: стало всё равно, где жить — на рынке или в квартире, лишь бы бабушку при ней больше не обижали.

Накинув впопыхах пальто, они с мамой выскочили из квартиры и сели на лавочке во дворе ждать всесильного дядю Толю, которого вызвала по телефону соседка Таня. Спаситель не подкачал, вернул их назад, а скорая помощь сделала тёте Нюре укол, и она уснула. Слава Всевышнему, Айя только чуть-чуть простудилась, и их с мамой миновала очередная большая неприятность.

… Тыковка снова подошла к окну. К мужикам во дворе присоединились две громко хохочущие девицы. Орлы и змеи собрались повеселиться. Как больно будут они терзать друг друга в ночи!

Заметив на подоконнике пыль, взялась за тряпку. Заодно прошлась ею по мебели. Протирая буфет, задержалась около фотографии молодых бабы Нюры и её сестры, дяди Толиной мамы. Юная красавица Нюра показалась ей не по годам грустной, тогда как глаза у сестры лучились счастьем…

«Наверное, это потому что они предчувствовали будущее, — подумала Айшат. — Умирать первым намного легче: ведь не тебе оплакивать потерю и учиться жить заново…»

Опять вспомнилось.

… Они жили в этой квартире уже четыре месяца. Иссякали скудные мамины сбережения, а устроиться на работу не получалось — не ладилось с документами. Какие-то органы не отвечали на запросы. Чтобы ускорить получение бумаг, дядя Толя, вопреки отчаянному сопротивлению любушки, свозил её в родной посёлок. Поездка получилась удачной. С мамой приехали документы, а ещё — старая обувная щетка с тёмно-синей бархоткой. Раньше эти вещи принадлежали ушедшим к Всевышнему бабушке и дедушке Айи, убитым не на войне, а во дворе собственного дома. Сердобольный сосед помог тогда восемнадцатилетней маме тайком бежать из посёлка, иначе, наверное, она тоже не выжила бы.

После взволнованного маминого рассказа девочка влюбилась в её наследство, только им и стала полировать обувь. Гладкость дерева истёртой щётки с редкими пучками щетины, мягкость затрёпанной до дыр бархотки ласкали ладони, делясь нежностью, накопленной задолго до её рождения. Айя словно касалась заботливых рук, которым даже смерть — не преграда, чтобы прийти на помощь, поддержать в миг сомнения или слабости. Наверняка, это бабушка с дедушкой поддерживали сзади плечи обременённой сумкой кенгуру, чтобы она могла выстоять под тяжестью неуклюжего человекоканата… 

Сколько раз чистка туфель помогала Тыковке пережить неприятности в школе! Или ссоры с подругами… Или когда Стас написал, что не любит…

Вот и сейчас Айшат собрала обувь — всю, что нашла в коридоре, и отполировала её до немыслимого сияния. Потом спрятала старые щётку с бархоткой в ящик и стала перед прикреплённым к вешалке зеркалом.

— Разве можно бояться Галадриэли? — спросила она у своего растерянного отражения. — Галадриэль хорошая — подарила Фродо фиал, который освещает самые тёмные места… — и, проглотив подступивший к горлу комок, продолжила: — Если бы Велимир был похож на Сарумана или орка, надо было бы бежать со всех ног. А он просто берёт на себя лишнее — без всяких на это оснований утверждает, будто Всевышний мёртв… Заратустра умный… и, наверное, добрый… Иначе зачем ему обещать вырастить из меня льва?.. И еще…. Айшату из снов надо помочь, а я не умею… Вдруг научусь, пройдя искушение? Помощью Галадриэли нельзя пренебрегать — в её магической чаше я увижу опасность и как достичь цели…

Решение было принято, глаза отражения озорно блеснули:

— Айя, дрожащая от страха малышка на дне почти взрослой души, мы с тобой страха не видели, что ли? 

 

9

 

Этот сон начался, как обычно в последние дни. Айшат пыталась взлететь, потолок давил. После нескольких неудачных прыжков она слишком сильно опёрлась ногами о землю и… провалилась по грудь. Девушка нервничала, тщетно искала опору… Как бы не так! Топь неумолимо засасывала, и вскоре она погрузилась в густую жижу с головой.

Тесно! Невозможно сделать ни вдоха, ни выдоха.

Над теменем продолжал нависать потолок, будто он последовал за нею в глубину болота. Тыковка молилась, просила Всевышнего о помощи. И, как ни странно, почувствовала прилив энергии. Не умерла — значит, можно двигаться дальше.

Чувства прояснились — клейкая масса, обволакивавшая её, больше всего походила на тесто. Странное месиво — в нём переплелось, слепилось друг с другом множество  искореженных человеческих тел. Господи, они еще и жужжат!.. В уши ворвались голоса — диссонирующие по звучанию, но одинаково настойчивые, требовательные:

— Хочу!.. Дай!.. Должна!.. Посмей не сделать!..

Что нужно от неё этой безликой людской массе? Разве Тыковка способна одарить её желаемым? Трудно себя услышать. Трудно сформулировать мысль… вспомнить мамино лицо, назвать её любушкой…

Тесто вокруг ходило волнами, словно было ещё и морем в ветреную погоду. Течение разворачивало девушку то в одну, то в другую сторону, перемешивая её бесплотную плоть с остальной жужжащей массой. «Мы», — подумала Тыковка вслух. Мы здесь равно ей, единичной. Неужели?

Из липкого варева толпы к ней протянулись тонкие почти прозрачные руки. Она ухватилась за них и привлекла к себе нечто, сильно напоминавшее пушистое облачко:

— Это ты, тёзка?.. Почему здесь?.. Неужели наставник посылает тебя в такие ужасные места?

— Я нашёл тебя на родовом древе! Ты бабушка моей бабушки!

Она прижимала облачное дитя, стараясь не дать настойчивым волнам слишком исказить его податливые очертания. Мальчик в беде. Возможно, болен. Стоит ли противоречить?..

— Не могу я быть бабушкой твоей бабушки, Айшат! — всё-таки она решилась сказать правду. — Мне двадцать лет, скоро будет двадцать один, но у меня даже детей нет. Откуда внуки? Тот, кто сказал тебе эту ерунду, понял, что ты сверхчеловек. Должно быть, решил воспользоваться.

— Не-е, бабка, я не «сверх» — в чем-то даже отстаю от сверстников… Просто я в будущем… по отношению к тебе…

— Как это в будущем? Ты врываешься в моё «сейчас». Разве это можно делать из будущего?

— А почему нельзя? Все подтягивают генетику. Иначе не удается быстро модифицировать подсознание. А не модифицированные безнадёжно отстают от потока времени. Знаешь, какой он у нас бешеный? Вам и не снилось! Представь, рыба в водовороте — без плавников, без жабр, стоит колом…

 — Подожди! Ничего не поняла! У тебя беда?

— С чего ты взяла? Я в норме.

— Но ты тоскуешь?

— Это наставник твердит, что тоскую! А я просто подрался с Мишкой и разбил ему губы. Совсем немного крови вышло. А наставник раздул историю.

— Кто такой Мишка?

— Мы в интернате в одной комнате живём.

— Ты что, сирота?

— Конечно, нет. У нас интернат для детей звездолётчиков.

— Теперь поняла. Ты скучаешь по родителям.

— Это наставник говорит, будто скучаю. И ещё говорит, будто не принимаю очевидную ситуацию и бессмысленно протестую. Базовая модель моего чувствования статична и трудно модифицируется. Надо идти в начало родовой цепочки, менять там, а потом заново закреплять в опыте поколений. Всё это бред! Лажа! Мне плевать, что родители на десять лет укатили! Скоро сам стану звездолётчиком — пусть тогда они за мной погоняются!

— Слушай, тёзка, раз наставник сказал про эту… модель… её обязательно надо мо… моди… Ладно, ты понял… Извини, что сразу не поддержала. Вообще-то я послушная. Даже слишком. Но ты чересчур резко дёргаешь. Мне больно. И страшно. Никого нельзя перекраивать против воли. Будешь мне показывать, что делать, и я сама…

— Образовывать прапрабабку, ну ты даёшь! Мишка умрёт от зависти! Только не знаю, с чего начать…

— Давай попробуем рассуждать. Ты ведь что-то своё делаешь и тащишь меня следом, а если мы будем делать это вместе, с пониманием, то получится гораздо качественнее. Мы с девочками всегда так к экзаменам готовимся.

— Ты ближе к началу цепочки — это плюс.

— И вдвоём легче. Наставник объяснил, какую проблему тебе надо решить?

— Я слишком агрессивный, не умею приспосабливаться. Ещё он сказал: надо учиться доверять, иначе легко сломаюсь. Если останусь таким, как сейчас, меня не возьмут в звездолётчики.

— Ты уверен, что агрессия — это наша общая генетическая цепочка? Я-то доверчива до глупости. Наверное, ты перепутал линии.

— Ничего не перепутал! Наставник говорит, неравновесное психическое качество в разных поколениях может проявлять себя в крайних формах. Если скорректировать базовую модель, разброс станет меньше… — облачко на минуту задумалось, и вдруг лишённое пустот пространство чудесным образом взорвалось рёвом эха: — Мы… не… случайно… подружились!.. Ты… меня… почувствовала… остановила… и вынудила… довериться!.. Я молодец, у меня получилось!..

… И снова Тыковка проснулась растерянной. Но и немножко довольной: раньше она была в семье младшей, росла без сестёр и братьев. Взрослые всегда знали, как ей правильно думать и поступать, и постоянно её учили. А теперь, откуда ни возьмись, у неё появился потомок. Есть о ком позаботиться и кого повоспитывать!

 

10

 

Зачем в трёхэтажном здании лифт? Но здесь он был. И вознёс Тыковку с Велимиром на второй этаж. И распахнулся, выпустив их в лимонно-жёлтый коридор — вау! — с квадратными крапинами постмодернистских репродукций на стенах.

Следуя по проходу, точно по музейному залу, Айшат замешкалась перед картиной с двуликим клоуном. Грустная половина исполосованного треугольниками лица отливала мертвенной голубизной, весёлая — розовела округлостями, словно принадлежала виниловому пупсу. Туманные провалы глазниц расколотого чудища полнились равнодушием.

— Шутовской прикид цивилизации! — усмехнулся самодеятельный гид, заметив её ошарашенный ступор, и как ни в чём не бывало потащил девушку дальше — к единственной в этой части коридора двери. Повернул массивную ручку и гостеприимно пригласил внутрь: — Вот мы и на месте, верблюжонок. Милости прошу в пещеру Заратустры!..

Через проём она увидела журнальный столик тёмного стекла, кожаные кресла и подобие конторки в глубине комнаты.

— Это приют для посетителей, с великими трудами добравшихся до вершины! — судя по игривости тона, провожатый пребывал в отличном настроении. — Сам я в предбаннике редко сижу — только в часы планового приёма паломников, когда приходится регулировать очередь. Но позаботился, чтобы усталые ходатаи перед встречей содержались в уюте.

Айшат неуверенно переступила порог. Обернулась, услышав стук захлопнувшейся за спиной двери. Как ей показалось, Велимир перекрыл выход слишком поспешно. Неужели опасается побега?..

Теперь современный мудрец перевоплотился в радушного хозяина: достал из шкафа пакетики чая и кофе, поинтересовался, что предпочитает гостья. Налил в чашки кипятка из кулера. Одну чашку, установив на блюдечке, вручил Тыковке… Было заметно: приятель гордится своей пещерой и ждёт её восхищения. Привычно поведясь на заказ, она подтвердила: офис отличный, ни в одном похожем она раньше не бывала. В действительности же, несмотря на стильную меблировку, в предбаннике отчётливо присутствовал казённый дух, не то что в загадочно-модерновом коридоре. Душу снова обожгло дурное предчувствие.

— Это кто? — спросила она, показав на плакат с изображением полного достоинства седовласого гражданина. На стенах было рассредоточено несколько похожих образцов утилитарной художественности: разноголосица слоганов только подчёркивала неизменность главного персонажа.

— Не узнаёшь? — удивился Велимир. — А ведь наверняка видела по телику!

Айшат отрицательно покачала головой.

— Странно. Андрей Иваныч — очень известный человек. От него зависят судьбы страны. Уж поверь мудрецу, раз настолько, — Заратустра очевидно искал слово помягче, — настолько оторвана от жизни. Он мой непосредственный руководитель. Пещера — наша с ним общая… — наставительная интонация гида незаметно дрейфовала в сторону прежней, игривой: — Обычно тут шефа днём с огнём не сыщешь! То в Госдуме заседает — зампред комитета, — а то в регион к избирателям махнёт… Так что в офисе рулю я, его личный помощник. Видишь табличку? Фамилия босса — большими буквами, моя пониже — мелкими, но они рядом. Не разлей вода!

Тыковка уже в который раз согласно кивнула. Её знобило, на блюдце чуть заметно подрагивала чашка. Может, попроситься в туалет и оттуда смыться? Поздно.

Велимир покровительственно похлопал верблюжонка по плечу, пообещал образовать его в скором времени и в области общественно-политических наук, распахнул следующие двери. Они переместились в просторное внутреннее помещение — фешенебельный кабинет.

— Святая святых! Мало кто удостаивается! — он подвёл её к огромному письменному столу с отходящим от него перпендикуляром стола приставного. — Видишь стулья? В горячие деньки на них восседает куча ответственных господ. Поставь питие и пошли за печеньем!..

В следующий десяток минут Тыковке дали полюбоваться на памятные подарки знаменитостей и наградные статуэтки общественных фондов: «Эксклюзив от мэра — просил посодействовать в каверзном дельце, ну, я и посодействовал…» После разглядывали вытканный на коврике портрет президента, девушка вынуждена была удостоверить необычайное сходство тканья с оригиналом на групповом снимке: «Второй справа — Андрей Иваныч»…

— Ты, наверное, думаешь, шеф сам решения принимает?.. Ни-ни! Он у нас командный игрок. Вопросы-то надо решать государственные!.. И по бо-ольшому секрету: Андрей Иваныч недоучка, без меня никуда… — приятеля несло, Айшат это коробило, и от неловкости она прятала глаза. — Устроил я шефа в академию госслужбы, сам за него контрольные и курсовые пишу. Через пару лет получим диплом и примемся за диссертацию… А теперь самое-самое… — Велимир распахнул ещё одну дверь — она была оклеена обоями, и гостья её не заметила. — Вот сюда орёл и змея по очереди приносят райскую пищу. Бери сахарницу, коробку оставь мне… — и остановив её на самом пороге: — Там, за буфетом, вход в душ, принять не желаешь? Я частенько пользуюсь…

Гостья ничего подобного не желала, и они вернулись к приставному столу. Сели друг против друга. Принялись чаёвничать.

— У тебя сегодня и так достаточно впечатлений, но собрались-то мы для философских бесед! — продолжал гнуть свою линию хозяин. — Поговорим о понятиях добра и зла. Готова?

— Не очень… — озноб немного ослаб, но навалилась усталость. Больше всего Тыковке хотелось, чтобы её отпустили домой.

— Тогда начну я. Предлагаю обсудить формулу: добро и зло — суть бегущие тени, влажная скорбь и ползущие облака.

— А что такое «влажная скорбь»? — Айшат из последних сил пыталась сосредоточиться.

— Добро — словно влага, разлитая в воздухе, её не рассмотришь и не потрогаешь, хотя влажность чувствуется. Сегодня добро — одно, завтра — другое. А скорбь, оттого что скучно уже о нём пререкаться.

— Зло тоже — «влажная скорбь»?

— Конечно. Как бы ни пытались доказывать обратное, зло нам необходимо.

— Почему? Если люди любят друг друга, зло не может возникнуть.

— Ересь! Где ты такого нахваталась, верблюжонок? Знаешь, что случается, когда мы преодолеваем свои недостатки? За первенство начинают сражаться сами добродетели. Например, типичный неразрешимый выбор — каким надлежит быть, добрым или справедливым?.. Добродетель жаждет всего твоего духа, чтобы он был её глашатаем. Глашатаем в гневе, ненависти и любви. Так что и добродетели завидуют, клевещут и подличают. Без зла не обойтись…

— Не понимаю…

— И всё-то ты не понимаешь!.. — Велимир вскочил. Казалось, он не на шутку разозлился. — Неужели нравится быть такой… такой… лёгкой добычей?.. — он перевёл дыхание, пытаясь взять в себя в руки. Потом продолжил обычным легкомысленно-дружелюбным тоном: — Раздевайся, верблюжонок! Буду учить твое тело бороться с моим.

— Но причём тут тело? — сердце Тыковки ухнуло в пропасть. — Разве нельзя словами?

— Некоторые слов не понимают, — он скорчил скорбную гримасу. — Если с тобой только разговаривать, жизни не хватит, чтобы ты стала львицей. А в сексуальной битве мужчина и женщина обмениваются лучшим, что есть у каждого. Я поделюсь мудростью и волей, ты — юностью и красотой.

Айшат завладел необоримый ужас. Она была готова на многое, но такого представить не могла. И ослушаться Заратустру не смела. Вот оно, искушение. За то, чтобы стать учительницей, от неё требуют отдать себя… людоеду. А она не умеет сопротивляться…

Велимир требовательно обнял её, и она сдалась. Почти бессознательно раздевалась, аккуратно складывая вещи на краешке стула. Позволила уложить себя на диван в углу. Замерла, зажмурив глаза, плотно сжав бёдра и прикрыв грудь ладонями. Почувствовала, как сверху что-то навалилось и начало выкручивать руки и ноги… Слюнявый рот, неприятно всасывающий губы, торопливое ёрзанье на её окаменелом теле… И это раскрепощение?

— Не серчай, подруга! — Велимир сполз с неё и лёг рядом. — Ты слишком напряжена, поэтому пока без ярких ощущений. Дальше, когда притрёмся друг к другу, станет восхитительно!

— Меня дома ждут! — стараясь не расплакаться, она соскользнула на пол.

— Тю-тю-тю, верблюжонок!.. А ты опоздай! Небось не убьют!

— Мама испугается…

— Мамы все сначала пугаются, а потом привыкают.   

Чтобы не видеть проклятого дивана она, схватив вещи, забилась за письменный стол. Торопливо застёгивая туфли, присела на начальственное кресло и прочла в центре бросившегося в глаза листа: «Так говорил Заратустра».

«Боже, да ведь это название книги! — ахнула Айшат. — Автор — Фридрих Ницше».

Руки сами потянулись к распечатке, перелистнули… «Человек — это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком. Канат над пропастью». Прижав к груди рукопись, она подбежала к расслабленно возлежавшему Велимиру и задыхаясь спросила:

— Вы говорили мне не своё?

Бумаги полетели на пол.

— Ах, верблюжонок, сколькому тебя ещё надо учить!.. То, что вошло в нас, стало нашим. Конечно, своё.

Современный мудрец сел, его длинные худые ноги показались ей похожими на паучьи. 

— Но это же Ницше! Вот! Здесь написано! — она подобрала с пола лист и протянула ему.

— Мы с Ницше думаем одинаково. Просто он родился пораньше, ну и что?.. И кто виноват, что ты не читаешь книжек? Могла хотя бы слово Заратустра прогуглить, — судя по тону, ситуация Велимира забавляла.

— Дома нет компа, а в колледже всем видно, на каком я сайте… — даже переполненная возмущением, Тыковка не могла не оправдываться.

— А хочешь, я тебе эту книгу подарю? — голос отвратительного  паука снова наполнился сочувствием. — Или завтра скопировать тебе другой экземпляр, без моих пометок?.. Со временем Заратустра Айшаточке и ноут преподнесёт…

— Не хочу! Нет! — переполнявшее Тыковку омерзение выплеснулось наконец в крик.

В ответ всё то же сладкое воркование:

— Зачем сердиться, верблюжонок?.. Ты слабая и пропадёшь в жизни, а я вытащу из тебя львицу…

Пробегая мимо двуликого клоуна, она всё ещё слышала ненавистный паучий зов:

— Жди меня в понедельник на нашей скамейке!

 

11

 

До чего же гадко на душе! Тыковка ощущала себя обезличенным насекомым. Или, не догадываясь о том, всегда насекомым была?.. Явившийся воображению жук был настигнут в полёте сачком и спелёнат сеткой. Не пытался спастись, хоть и поводил крыльями, — исход противоборства был заранее предопределён.

Мысленная картинка с жуком окончательно сокрушила девушку. Ни вдохнуть, ни выдохнуть. Кружится голова. Вскоре и вовсе накроет пелена обморока. Тогда набежит народ — и стыд во сто крат умножится… А ведь, собираясь в опасный поход за мудростью, Айшат мнила, будто неистребимо живуча.

Как могло насекомое так глупо попасться? Возомнило, что человек, и хотело счастливого будущего. Повелось на особое знание, исправляющее изъяны судьбы. Зато постигло теперь цену своим мечтаниям. Спорь не спорь с Велимиром, но Тыковка и вправду зависима, не слишком образована и, наверное, очень глупа… Для такого ничтожества Всевышний не раздвинет границы. И сверхчеловек с кенгуру не станут ему помогать. Оставшееся существование — это падение в пропасть. Без надежды, без чувства достоинства — только холод и тьма…

Прикорнуть бы на первой встречной скамье… Бесполезно. Дрёма уже не излечит, снова потопит в болоте. Вот и сейчас под ногами, очевидно… твёрдое! Девушка обнаружила себя посреди мостовой. Слева и справа от белой линии, на которой она стояла, носились автомобили. Добраться до тротуара казалось почти подвигом, но не торчать ведь на улице, пока схлынет поток! Если перейти на сторону универсама, через пару минут она будет в своём райском скверике… Нет, ни за что! Колдунья Серость победила Тыковкину весну. Не взглянуть ей больше на дерево, не вспомнив с содроганием современного мудреца. И становиться учительницей расхотелось…

С бесстрашием сомнамбулы Тыковка пересекла улицу в направлении сбербанка. Если повернуть за угол, то рукой подать до дома. Можно будет лечь на диван и от всех спрятаться…

В какую чепуху она совсем недавно верила! Человек — это канат между животным и сверхчеловеком… Выглядит, как издёвка зрячего над слепым: за недосягаемые вершины мы цепляемся не собой, а иллюзиями. И ехидный ветер подыгрывает возомнившим, обманным движением воздуха покачивая верёвочные концы…

От перекрёстка к перекрёстку мысли Тыковки становились чётче, одновременно нарастал гнев на себя. Входя под арку, за которой начинался её двор, она подумала, что надёжнее всего изрезать тело ножом — тогда никто на него не позарится. И даже представила, как достанет из ящика возле мойки острый резак с деревянной ручкой. Ладонь взвесила тяжесть вожделенного предмета, утомлённое сердце ответило жёлчной радостью. Выход найден!..

Торопливо вбежала в подъезд. Перепрыгивая через ступеньки, поднялась по лестнице. Вставила ключ в замок, ворвалась в квартиру… Облом! На кухне горел свет и лениво клевала котлету вернувшаяся со смены мама, из комнаты доносился мощный храп дяди Толи. На ходиках в коридоре одиннадцать — значит, так и должно было быть. Это она, Айшат, потеряла счёт времени!..

Задача с ножом усложнилась. Надо придумать обходной маневр. Проскользнуть мимо любушки к ящику, потом запереться в ванной и полоснуть по щеке. Получатся ровные линии… как у двуликого клоуна… Но после… мама увидит раны… Отчаянный крик… 

... Айя слышала однажды такой любушкин крик. С дядей Толей случилась беда. Он упал на улице пьяный и обморозился. Позвонил в дверь под утро. Весь в крови, смертельно бледный, холодный, неспособный объяснить, что случилось. Любушка причитала, металась вокруг него с полотенцами, вызывала скорую. Баба Нюра притащила грелку. Сама девочка обняла руками ступни Сундара, пытаясь согреть их своим теплом.

Тогда дядя Толя всё ещё был женат и жил в другом конце города. Но, обморозившись, приполз именно к ним. Баба Нюра пыталась вызвать его жену, но та на зов не откликнулась. Кричала в трубку, что муж сам во всём виноват и пусть расхлёбывает своё дерьмо в одиночку. Зато любушка, взяв на работе отпуск, поселилась в больнице. Дождавшись маму вечером, Айя гладила её печально поникшую голову и понимала, что Гуля, несмотря на разницу в возрасте, полюбила спасителя. Не представляет без него жизни. Да и самой Айе болезнь Сундара дорого далась. Было очень страшно лишиться друга и опять остаться без всякой защиты.

Дядю Толю выходили, и однажды, потеснив бабу Нюру, девочку положили спать на раскладушке в комнате. А Сундар с мамой легли на кухонном диване. Спаситель ещё долго болел, не работал и иногда пил водку, потому что мир несправедлив. Но они все трое старались его развеселить. Постепенно наладилось.

Через годы, не вынеся третьего инсульта, умерла баба Нюра. Мама тогда не кричала, только плакала. Тыковка тоже захлёбывалась слезами: бабушка была такой доброй… и вот-вот они с любушкой снова окажутся бездомными…

После похорон семейный дуэт решил, что надо быть ко всему готовыми, и Гуля повесила в магазине объявление о поиске комнаты. Узнав об этом объявлении, раскричался дядя Толя. Таким рассерженным Айшат его до того не видела. Как оказалось, они с женой уже ведут переговоры об официальном разводе. Получив наследство от тёти, Сундар обещал отказаться от прав на прежнюю жилплощадь. Перевод общего имущества в единоличную собственность жены её удовлетворил.

«После долгих мытарств, когда любушка наконец не боится очутиться на улице, чувствует себя в безопасности, — лихорадочно думала Тыковка, — она получит удар от меня. Увидит окровавленную в ванной…»

Нет, ранить себя нельзя! Мама не заслужила такого горя. Необходимо немедленно успокоиться… и вести себя как можно естественнее, а то начнутся расспросы. Рассказать о случившемся невозможно, а для правдоподобного вранья не хватает навыков…

Самонаказание Тыковка определит ночью, сейчас же сделает вид, будто с нею и миром всё в полном порядке…

Девушка подставила под холодную воду лоб. Вытираясь, крепко натёрла щеки — Гуле нравится, когда она румяная. Прошла в кухню.

— Привет, родная! Сколько билетов успели? — мамины глаза были подёрнуты дымкой усталости.

— Пять, — солгала Айшат.

— Чего так мало?

— Вопросы сложные. Мы специально с каверзных начали… — губы предательски дёрнулись, под веком набухла слеза.

Нельзя, чтобы мама её рассматривала! Девушка вышла в коридор, в который уже раз за последние дни достала старую щётку и принялась чистить туфли.

— Неужели так боишься экзаменов? — скрыться от любушки было нелегко.

Тыковка молча пожала плечами. Взяла следующую пару обуви. Гуля следила за ней, не собираясь трогаться с места. Когда все обнаруженные под вешалкой пары были отдраены, они вместе вернулись на кухню.

Безмолвно выпили чай. Ходики пробили двенадцать, но любушка продолжала сидеть рядом.

— Мам, ты дала бы себя растоптать, чтобы… сбылась мечта?

— Как это растоптать, Айя?.. И что это за мечта, которая требует такого жертвоприношения?..

— Я просто так спрашиваю… — она снова пожала плечами.

Гуля выжидательно глядела на дочь, но ничего не спрашивала. Тыковка продолжала отмалчиваться.

— Ладно, Айя, видно, момент настал. Рассказываю, как на духу. Когда я осталась одна на свете, без крыши над головой, беременная тобою, собиралась сделать аборт. Но во сне увидела, что на нашем родовом крыльце стоят покойные родители, а от них ко мне бежит девочка. И так захотелось поймать её и не выпускать из рук, что меня не остановили ни голод, ни холод, ни унижения. Но это была не мечта, а живой человечек, пусть и зачатый от бандита в день, когда убили мою семью… — голос любушки задрожал, и дочь рванулась ей навстречу. Они посидели, обнявшись и плача, как две сестры перед лицом общего горя.  

— А на кого ты хотела учиться, пока не стала продавщицей? — немного погодя спросила Тыковка.

— Да не помню уже!.. Ты что, из-за работы нервничаешь, бедняжка? Не трусь, добудем тебе место. Одна постоянная покупательница в райобразе работает, в крайнем случае попрошу её помочь…

— А если я не способна быть учительницей? Если дети не пожелают меня слушать?

— Ну, сначала, может, и не пожелают, но со временем послушаются обязательно. Трудности опытом преодолевают — так было и так будет. Давай лучше, котёнок, твою песенку споём!

И они затянули в два голоса:

— Не надо пугаться, птичка, пусть гнёздышко не твоё. Мама тебя не забудет и скоро назад вернётся, откроет коробку зефира — сядете пировать…

— А пока мама в дороге, ангел прикроет спину, от беды тебя сбережёт… — подпел проснувшийся дядя Толя.

… Под утро, когда Тыковка раскладывала, готовясь лечь, диван на кухне, любушка поцеловала её и шепнула на ухо:

— По секрету ото всех: тот бандит, которого я не хочу называть твоим отцом, думал, что губит меня. А на самом деле одарил. После смерти родителей я руки бы на себя, наверное, наложила, не родись ты. И назло всем негодяям выросла ты в нашу породу — как две капли воды похожа на покойницу Айшат, мою мамочку, светлая ей память…

 

12

 

Пытаясь расслабиться в постели, Тыковка не сомневалась, что достойна жесточайшего наказания. Всевышним был послан ей предупредительный знак, однако душа, не поняв смысла, всё равно впала в искушение. Ночные посиделки с мамой приглушили боль, но стоило Айшат остаться наедине с темнотой, как вернулось ощущение омерзения к своему телу. И занозой в сердце саднил преступный вопрос: мёртв или несправедлив Всевышний, раз сильному позволяется так безжалостно унижать слабого?

Девушка знала, что сомневаться в доброте Бога грешно, и искренне желала раскаяться — иначе свет в её сны никогда не вернётся. Но каяться, не понимая? Произошедшее никак не укладывалось в рамки её представлений о справедливости.

Расслабиться никак не удавалось. Размышляя о событиях последнего месяца, Тыковка вспомнила вдруг о наставнике Айшата, потомка. Может, она не напрасно беспокоилась по его поводу? Мальчик мал и угнетён разлукой с родителями, его легко обмануть. Вдруг и тот, неведомый ей мудрец, поступает, как Велимир?!

В памяти всплыли и жалобный детский плач, и безумный бег коренного — от себя в глубокое прошлое… Тёзку, возможно, губят, а она оплакивает собственные неудачи. Кажется, Тыковка даже более безответственна, чем недавно осознала.

Теперь первоочередная задача — заснуть. Она нырнула в сновидение, как в омут, и неожиданно почувствовала на лице тёплые лучи. Потолка над головой не оказалось, со всех сторон голубело огромное ясное небо. Руки сами собой распахнулись крыльями, и девушка взлетела. Нет, нет! Назад! Увлекаться счастливым полётом — сейчас грех. Сначала она найдёт потомка и убедится, что его доверие никто не предал.

Путь её пролегал по мрачным пустым залам и крохотным коморкам, полным непонятной дребедени, — точь-в-точь как в бабы Нюриной кладовке. Иногда приходилось протискиваться в щели, иногда ползти на четвереньках. Наконец она проникла в сумрачное пространство с глыбой потолка над головой и поняла, что попала, куда стремилась.

Теперь вниз — ввинчиваемся в топь. Быстрее, еще быстрее… Сколько времени осталось до звонка будильника? Если Айшат не успеет найти тёзку, завтра ночью придётся начинать сначала.

Тесно! Невозможно сделать ни вдоха, ни выдоха. Её снова обволакивала клейкая масса, в которой переплелось, слепилось друг с другом множество  искореженных человеческих тел. Она услышала жужжание:

— Должна!.. Хочу!.. Дай!..

Как заткнуть уши?.. Сердце разрывало чувство вины, ведь она не может помочь страждущим людям.

Всё труднее становилось формулировать мысли. 

— Тёзка! — позвала Тыковка. Звук увязал в груди, точно внутри неё тоже была топь. — Младший! Надо поговорить!

По тесту ходили бурные волны, гораздо более интенсивные, чем в прошлый раз, когда она сюда попала.

«Что-то нас разволновало, — подумала Айшат отстранённо. — Неужели появление меня, единичной?»

Дрожа от общего возбуждения, она шарила внутри липкого варева толпы и вдруг нащупала знакомые, почти невесомые руки. Потянула потомка на себя.

— Прабабка!.. — донеслось откуда-то сквозь раскат грома. — Во-о ко-оза-а!.. Сама нашла родовой канал связи!

— Ответь на один вопрос!

— О чём?

— Как учит тебя твой наставник, Всевышний у вас жив или мёртв?

— Зависит от того, какую модель развития выберешь. Эти закавыки мы в пятом классе проходили: если развиваешь чувствительность к тонким взаимодействиям — Бог жив, если учишься независимости от авторитетов — Бог мёртв.

— Странно. Если человек сам выбирает, быть ли Всевышнему живым, то, значит, он его и вправду выдумал?

— Нет, конечно! Тут мы с тобой, знаешь ли,  упираемся в парадокс Делиго. Двоичная система исчисления типа «да-нет» для некоторых понятий слишком груба. Человек обрубает ветви сложного, преувеличивая одни признаки и преуменьшая другие. На самом деле мы можем решать только, как со Всевышним общаться. Приписываем Богу жизнь или смерть, чтобы сказать первую реплику в диалоге, который непредсказуемо продолжится. Говорим: «Жив», чтобы узнать, каков Он, «Мёртв» — чтобы выяснить, каковы мы.

— Ты у меня умный! Даже не верится, что мы одна кровь… Может, и о знаке Галадриэли расскажешь? Она со мной поступила, как с Фродо: заставила увидеть себя в зеркале — бррр! Но фиала не подарила…

— Кто такая Галадриэль?

— Ты что, не смотрел «Властелина колец»?

— Ах, ты кино поминаешь! Это древность! У нас в ходу психоматрицы. Погружаешься — и становишься героем в авторском мире, как бы соавтором.

— Опять непонятно отвечаешь, ну да ладно!.. Попробую объяснить по-другому. В духе я верблюд и умею носить тяжести, но я не лев и потому не стану хорошей учительницей.

— А лев — это зачем? Тебе что, гривы не хватает или прайда?

— Характера! Младший, шутить над прабабкой стыдно!

— Над характером мы с наставником и работаем, я ведь уже говорил о базовой модели, её надо модифицировать. Наставник объяснял: если с тобою происходит чудо - то, чего, по-твоему, не бывает, — значит, открыт коридор возможностей и надо немедленно действовать. Другого коридора непонятно сколько ждать. Ты сумела меня разыскать, и это чудо. Главное, не трусь! Буду гнать через тебя варианты. Если не поймёшь, как реагировать, расслабься и пропусти волну мимо. Простая техника.

— И ты сделаешь из меня льва?

— Ты сама из себя кого хочешь сделаешь!

— И у меня выйдет?

— Слушай, прабабка, ты меня своими комплексами забодала!

— Сверхчеловеку не понять, как больно делать ошибки…

— Опять ты про сверхчеловека! А я всего лишь на несколько поколений ближе тебя к цели человечества, и я подросток, понимаешь?

— Всё-таки у тебя добрый наставник, многому научил… Если он рядом с тобой, другой никто и не нужен. Я тебе не нужна. Отпусти! Я такая слабая, зависимая… у меня… у меня нет никакого будущего…

— Как это у тебя нет будущего?! А я?!

Наступила долгая пауза, потом Тыковка зарылась лицом в невесомое полупрозрачное облачко и облегчённо сказала:

— Знак всё предсказал правильно: не явись мне в сквере Галадриэль, я бы не почувствовала тебя, потому что не думала бы о сверхчеловеке. Ты мой фиал, потомок!

… Вскоре они гоняли варианты.

 

Философская проза Ирины Лежава. Что ещё почитать:

Философская проза: Вундеркинд

Философская проза: Сказка о диковинных временах

стр:
Игра случая:    Философские стихи: Застолье